Блаженный Иларион Троекуровский прославлен как местночтимый в соборе святых Тамбовской, Рязанской и Липецкой епархий.
Едва ли многим известно имя старца Илариона Троекуровского. Между тем, его необыкновенная жизнь повторяет вновь нашему веку повести дивные, повести "древних лет". На утешение русскому сердцу, не оскудело на Руси святое семя, - род людей, живших для Бога: отшельников, молитвенников, подвижников, старцев. Они дышат тем же духом, что заветные Антоний и Феодосий, что Сергий Радонежский со множеством иных Новгородских, Соловецких, Валаамских, Ярославских, Костромских, Вологодских, которых сияниепробило непроглядную чащу северных лесов и светило русскому человеку. Они шли разными тропами, но в одном направлении начинали с самоотречения и жестоких подвигов, и, очистив свою душу, служили беззаветно всем, кто шёл к ним. Их любовь и их служба не прекращались по смерти; в душе народа они оставались живыми: их звали, они отвечали. Часто, отходя телом от людей, - они оставляли им своих учеников.
Детство
В 1774 году в зажиточной семье государственных крестьян Рязанской губернии Раненбургского уезда, села Зенкина (иначе Раковых Ряс) родился сын; назвали Иларион. Мальчик рос в семье, среди своих братьев, как-то особняком. Робкий и молчаливый, он чуждался не только своих сверстников, но даже и своих родных. Детских забаввообще удалялся; когда кто-нибудь его обижал, то он молился Богу за своего обидчика.
С самого раннего возраста он полюбил церковь, - и вот какое с ним, семилетним, было происшествие, оставившее след на всю его жизнь. Как-то раз очень рано заблаговестили в селе к утрене. От звука колокола мальчик сонный упал с лавки на пол и, опомнившись, почувствовал сильный испуг; но, когда он пришел в себя и узнал церковный благовест, то быстро вскочил и побежал в церковь. Во время службы он испытал невыразимое желание угождать Богу.
То настроение, которое рано сказалось в мальчике, поддерживал в нем его старый дед с материнской стороны; жил он в своей отдельной избе, был простой неграмотный крестьянин, но вёл жизнь чрезвычайно строгую и был мудр. Иларион очень был привязан к деду. Любимым его делом было ходить с дедушкой в церковь, а из церкви дед часто брал внука к себе в дом до следующей службы. Как ни был дед богобоязнен, он опасался, что слишком усиленная ревность может повлечь за собой охлаждение, и старался развлекать внука, понуждая его к невинным детским забавам. Но эта излишняя заботливость деда о своём внуке как-то не имела полного успеха. Бывало, как рассказывают домашние Илариона, в зимне время дедушка даёт ему хорошенькие салазки, и не то что отпустит, а просто прогонит его с ними на гору кататься. Благонравный мальчик волей-неволей послушается деда, пойдёт с салазками на гору, но другие ребятишки подбегут, возьмут от него салазки и катаются на них, сколько кому угодно. Иларион не только никогда не сопротивлялся, но даже, чуть подметит в ком желание покататься на его салазках, сам тотчас же с готовностью отдаёт их. Когда же надо было возвращаться домой, он спокойно брал свои салазки и уходил с горы, не успев ни разу на них прокатиться.
Странным считали Илариона в родном селе, очень он отличался от других. Особенно же огорчались родители. Они видели, что он как-то не подходит к их быту: не будет хорошим работником и умелым хозяином. Та рассеянность, какую Иларион проявлял относительно внешней жизни, навлекла на него насмешки и укоры и, чтобы избавить от них мальчика, дед взял его к себе. Время, проведённое у деда, было началом подвижнической жизни Илариона, который мог теперь всецело отдаться молитвенным подвигам. Удивительно, какое поразительное пренебрежение выказывал Иларион к плоти. Он изнурял её строгим постом, который в виду юных лет Илариона, был поистине изумительным, так как будущий подвижник довольствовался двумя калачами в неделю, не более. При такой пище, без всяких при том других кушаний, мальчик мог только что не умереть с голоду, да и то подкрепляемый благодатию Божией. Часто дед и внук ходили на поклонение к святым местам, в Киев, к Троице. Цель этих далеких странствований, в отношении к юному Илариону, состояла в том, чтобы воспитывать в нем дух молитвенный. Нетленные мощи угодников Божиих, почивающие в продолжении многих веков, с залогом жизни вечной, наконец, самый вид святых киевских пещер - этих живых свидетелей великих молитвенных подвигов, все это воспламеняло в душе Илариона огонь любви божественной.
Юность
На четырнадцатом году Иларион потерял деда. Но основание было заложено крепкое, - а в тех обителях, куда дед водил внука, у него остались опытные руководители. По переселении к отцу, опять начались трудности, и, наконец, родители неотступно стали требовать от сына, чтобы он женился. Такое требование шло наперекор всем желаниям и мечтам его; но он решился отчасти покориться, только выговорил себе при этом, что, по совершении брака, тотчас же отправится в Киев, на богомолье. По совершении брака в храме, новобрачный, улучив удобное время, тайно от родителей и от жены, скрылся из дому и, пользуясь выговоренным условием, ушёл в Киев. Вернувшись домой, Иларион притворился больным, сказав, что по пути из Киева с ним сделалсяпаралич, и что правая рука у него отнялась. Его кажущаяся болезненность оставляла ему достаточно времени для молитвы, но, сколько мог, он старался участвовать в домашних работах. Так, он выпрашивал у матери молоть рожь на ручных жерновах, - и, если оставался один, делал эту работу обеими руками. Конечно, родные и жена, для которой он от самого венца так и остался чужим, очень досаждали ему. Но Господь, посылавший сильному духом Илариону трудные испытания, облегчал их и духовными утешениями. Неподалёку от Зенкина, того же Раненбургского уезда, в с. Головинщине, жил в то время добрый и благочестивый священник о. Трофим. У этого доброго священника, всею душой любившего Илариона, во всякое время мог он находить радушный приём. Среди этих посещений, продолжавшихся два года, о. Трофим учил Илариона грамоте.
Ноткой положение не могло продолжаться долго. Видя, что семейные узы опутывают его по рукам и ногам, и дойдя до той степени, когда жажда служить Богу охватывает всего человека и уносит далеко от всех связей и отношений жизни, - Иларион решился разом покончить мирские расчеты. Он ушёл на двадцатом году жизнинавсегда из дому и стал странствовать.
После странствований Иларион решил избрать для жизни определенное место, - и поступил в один из монастырей Рязанской епархии. Но жена его, имевшая на него, по человеческим законам, свои права, подала на него просьбу в консисторию. Иларион вышел из монастыря и удалился в дремучий Зенкинский лес, недалёко от родного села.
Но первая неудача не отклонила его от мысли о монашестве, - он снова определился в Петропавловскую Раненбургскую пустынь, и был пострижен в рясофор с именем Илария.
Строгим соблюдением устава он выделялся среди прочей братии, а внимание настоятеля к безупречному иноку возбудило к нему общую зависть. Он ездил за сбором подаяний, его оклеветали и обвинили в утайке денег. Монахи не давали ему прохода укорами и насмешками; чтоб избежать их, он перестал ходить на трапезу. Настоятель же требовал этого. Иларион повиновался, но не принимал пищи за общим столом; его обвинили в упорстве и запретили как пускать на трапезу, так и давать ему хлеб. В продолжении года Иларион ел только в день по просфоре, которую тайно носил ему пономарь, жалевший его. Отцу Илариону не суждено было долго оставаться в Петропавловской пустыни, так как после нескольких посещений его жены, которая тработала его к себе, настоятель решился удалить отца Илариона из пустыни, что и было исполнено.
III. Подвижничество
После изгнания из Петропавловской пустыни, для отца Илариона начались годы неимоверных подвигов. Он поселился в четырёх верстах от села Головинщины, в Воловом овраге. Тут он сам выкопал несколько пещер, одна из которых, главная, молельная, соединялась переходами с остальными. Громадный камень служил ему столом. Здесь он жил и совершал молитвенные правила: вечерню, всенощную и утреню; для литургии ходил иногда в село Головинщину. А в знойное летнее время, на открытой поляне, под лучами солнца, клал в день по три тысячи земных поклонов. В продолжении шести лет, летом и зимою, исключительною пищей служила ему редька, которую он посадил в устроенном им самим огород и ел без хлеба. Воды вблизи не было, и в летнее время, дожидаясь дождя , он дней по десяти страдал иногда жаждою. Раз он, во время великого поста, за обедней упал в обморок - он не ел ничего 18 дней. Тут обнаружились на теле тяжелые вериги и сорочка, сделанная из медной проволоки - и от неё тело было в ранах.
Постель его была устроена из самых жестких сучьев дуба, и на ней видны были следы крови. Он не носил ни зимой, ни летом обуви. Единственная его одежда - длинная рубашка из холста и халат из белой тонкой материи.
И тут, среди этих безмерных подвигов, на него обрушилась Грозная борьба вражьей силы. Нечистые духи принимали вид хищных зверей и гадов, иногда страшного змия, висевшего над входом пещеры с зияющую пастью. Однажды темним вечером посетил Илариона священник села Головинщины, отец Трофим, а Иларион отправился на село, за огнём, предупредив гостя, чтоб он никого не впускал без молитвы Иисусовой. Хозяин ушёл; священнику было жутко.
Вдруг за дверью раздался торопливый стук. С радостью стал священник отворять, думая, что вернулся хозяин, но вспомнил слова Илариона и сказал:
- Сотвори молитву.
- Отворяй.
- Не пущу без молитвы.
За дверью поднялся неистовый шум. Священник осенил с молитвой дверь крестом; тогда раздался страшный хохот и хлопанье в ладоши, и затем все стихло. Иларион застал священника в ужасе.
Между тем молва о подвижнике, как ни скрывался он, стала расходиться. К нему пошёл народ, бедные и богатые, ища сочуствия в горе, совета в несчастии и молитвы. Он принимал всех, брал то, что давали богатые - и отдавал бедным, и даже сам просил у богатых с целью помочь этими деньгами неимущим. Но многолюдство тяготило его. Чтоб никто не мешал его молитвенным размышлениям, он оставлял временами пещеры, влезал в гуще леса на деревья, причём проводил дня два или три без сна и без пищи. Однажды зимой во время такого отсутствия его землянка застыла от морозу; он протопил её и чуть не умер от сильного угара. Но падая без чувств, он головой ударился об дверь и отворил её, и свежий воздух привел его в чувство.
А молва все росла... К нему присоединились трое людей, которые хотели разделить с ним его подвиги. Но у них не было воды, и безуспешно они рыли землю. После долгой молитвы о воде, Иларион заснул и, проснувшись, увидал около себя прекрасный куст цветов, которого раньше тут не было. Он стал копать, и открылся чистый ключ. Колодезь этот обладает и поныне водой целебной для верующих.
Для того, чтобы точно распределять время для совершения молитвенных правил, у Илариона был петух, по крику которого он узнавал часы.
Предаваясь уединенной молитве, пустынник не лишал себя присутствия при св. литургии, в храме села Головинщины. Однажды он поздним вечером возвращался из села. Была страшная вьюга. Он сбился с дороги. Босой, в своём тонком холщЕвой халате, борясь с ветром, он обессилел и упал в снег без чувств, но Господь не попустил его гибели. Вслед за ним ехал крестьянин и наткнулся на него. Он узнал отшельника по одежде, положил тело на сани и привёз в село. В селе более часа пролежал замерзший на дровах, потому что боялись принять мертвое тело в дом. Наконец, внесли его, без признаков жизни, и только через час привели его в чувство. Он слабым голосом просил священника отслужить молебен Божией Матери Целительнице, и когда по окончании священник поднес к его губам крест, он благоговейно приложился к нему и затем, поклонившись священнику, ушёл из дома, несмотря на бушующую вьюгу. А на следующее утро его видели в церкви.
Наконец, на весну он задумал устроить себе столп из кирпича, с дуплом, и провести остаток жизни в беспримерном затворе - на коленях, согнутым.
Но Бог судил иначе.
IV. Странничество
Отцу Илариону Бог не дал осуществить мысль о спасении на столпе. Ему были назначены тяжелые испытания. Постоянный прилив посетителей обратил на отшельника внимание полиции, и ему приходилось часто покидать своё уединение. Он уходил тогда в Елец, или в Киев, или в Задонск.
В Ельце подвижнику пришлось испытать много искушений. Один протоиерей обвинял его в том, что он благословляет народ священническим знамением; между тем отец Иларион если крестил некоторых, - то крестом мирян, а при этом иногда ему целовали руку. Однажды, во время чтения двенадцати евангелий, какие- то люди, не из простых, так громко говорили, что Иларион им это заметил. На него пожаловались, и городничий засадил его в тюрьму, и выпустил только в среду, на Светлой неделе, и то только потому, что сам сильно заболел и боялся держать долее подвижника.
Поделиться с друзьями: