+7 (965)404-81-47
Ежедневно с 9:00 до 20:00
Если недоступен по телефону напишите в Ватсцапп и укажите пожалуйста когда можно перезвонить.
Сон матери декабриста Рылеева

Сон матери декабриста Рылеева

 

 

 

 

    В январском издании "Исторического вестника" за 1895 г. была опубликована статья под заглавием: "Сон Рылеевой". Автор публикации г-жа Софья Николаевна Савина пересказывает повествование матери декабриста Кондратия Рылеева о том, как она заранее предвидела печальную судьбу своего сына, увидев вещий, знаменательный сон.

                                                                                    Справка:

    "Кондратий Фёдорович Рылеев (1792-1826) - русский поэт, общественный деятель, декабрист, главный руководитель Санкт-Петербургского декабрьского восстания 1825 года, ставившего своей целью попытку государственного переворота. Восстание было совершено группой дворян-единомышлеников и поддерживалось военными частями. Целью восстания была либерализация общественно-политического строя и недопущения вступления на трон Николая I.

    Изначально К.Ф.Рылеев, П.И.Пестель, С.И.Муравьев-Апостол, П.Г.Каховский и М.П.Бестужев были приговорены к смертной казни четвертованием, но впоследствии четвертование было заменено на смертную казнь через повешение.

    Так как на протяжении нескольких десятилетий в России казни не проводились, Рылеев стал одним из трёх декабристов, под кем во время приведения приговора в исполнении оборвалась верёвка. Он провалился внутрь эшафота и о палки разбил себе голову. Спустя некоторое время, окровавленный Рылеев был повешен повторно.

     Повествование матери:

    Данное повествование было рассказано в тесном кругу друзей, свидетелем которого стала Софья Николаевна Савина, в последствии и опубликовавшая его в журнале "Исторический Вестник" (1894 год, страницы 210-214) с разрешения матери Кондратия Рылеева. 

    "Клянусь вам... клянусь памятью покойного сына, что это не бред моего воображения, а истина, истина...", - докончила она после минутного молчания.

    На лицах слушающих видны крайнее изумление. Все они знают Рылееву, как самую правдивую женщину. Да и не может эта, оплакивающая покойного сына, мать сказать, особенно в минуту такой душевной скорби, какое-либо лживое слово. 

    Софья Николаевна Савина, более других принимавшая к сердцу историю всех декабристов, говорит, обращаясь к Рылеевой: "Позвольте мне записать замечательный сон ваш. Пусть рассказ этот сохранится в семье нашей, как память о вас и о нем..."

    Рылеева молча, целуете её, и, несколько успокоясь от своего волнения, подходит к окну, смотря на темно-синее, усеянное звёздами, ночное небо, и ей невольно думается, сколько в безчисленных Мирах этих кроется чудесного и таинственного... Записанный Савиной, со слов Рылеевой, рассказ о ее сыне был передан в редакцию "Исторического Вестника".

    "Коне (маленькому Кондратию) было всего три года, когда он, дорогой, любимый мой мальчик опасно, безнадежно занемог. Вероятно, то был круп или дифтерит, - доктора не объяснили мне; они, созванные на консилиум, только качали головой, сознавая всю невозможность выздоровления ребёнка. 

     "Он не проживёт до утра", - сказали они няне, плакавшей о Кончике. Мне, видя моё полное отчаяние, они не решались говорить об этом, но разве я не замечала сама всей опасности положения бедняжки. Он, задыхаясь, метался по постельке, сжимая тоненькие исхудавшие бледные ручки, уже не узнавая меня, своей матери.

    "Радость, счастье, сокровище моё, неужели ты уйдёшь от меня?! Нет, это невозможно, немыслимо!.. Разве могу я пережить тебя! - шептала я, обливая слезами эти дорогие мне ручки. - Разве нет спасения!.. Есть оно, есть... Спасение - одно милосердие Божие...

    Спаситель возвратит мне моего мальчика, возвратит, и снова он, здоровенький, весело улыбнётся мне!.. А если нет?.. О, Боже, поддержи меня несчастную!.."

    И в страшном отчаянии своём упала я пред Спасителем... и жарко, горячо молилась о выздоровлении моего крошки. Молилась так, как никогда потом не могла пламенно сосредоточиться на молитве. Тогда я всю душу свою вложила в слова незаученного обращения к Господу. 

    Не знаю, сколько времени длился молитвенный экстаз мой.. Помню только, что всем существом моим овладела какая-то непонятная, светлая радость, какое-то тихое чувство покоя... Меня точно что-то убаюкивало, навевая сон. Веки мои отяжелели. Я едва поднялась с колен и, сев у кровати больного, облокотившись на неё, тотчас же забылась легким сном. До сих пор не могу дать себе отчёта, был ли то сон или я действительно услыхала... О, как ясно услышала я чей-то незнакомый, но такой сладкозвучный голос, говорящий мне: "Опомнись, не моли Бога о выздоровлении... Он, Всеведущий, знает, зачем нужна теперь смерть ребёнка... Из благости, из милосердия Своего хочет Он избавить его и тебя от будущих страданий... Что если я тебе покажу их?.. Неужели и тогда будешь ты все-таки молить о выздоровлении!.."

    "Да... да... буду... буду... все... все... отдам... приму сама какие угодно страдания, лишь бы он, счастие моей жизни, остался жив!.." - говорила я, с мольбой обращаясь в ту сторону, откуда слышался голос, тщетно стараясь разглядеть, кому он может принадлежать.

    - Ну, тогда следуй за мной...

 

    И я, повинуясь чудному голосу, шла, сама не зная куда. Прел собой видела я только длинный ряд комнат. Первая из них по всей обстановке своей была та же самая, где теперь лежал мой умирающий ребёнок. 

    Но он уже не умирал... Неслышно было более свиста или как бы предсмертного хрипа, выходившего из горлышка. Нет, он тих, сладко спал, с легким румянцем на щеках, улыбаясь во сне... Крошка мой был совсем здоров! Я хотела подойти к кроватке его, но голос звал уж меня в другую комнату. Там - он был уже крепким, сильным, резвым мальчиком; он начинал уже учиться, кругом на столе лежали книжки, тетради. 

    Далее, постепенно, видела я его юношей, затем взрослым... и на службе... Но вот уж предпоследняя комната. В ней сидело много совсем незнакомых мне лиц. Они оживленно совещались, спорили, шумели. Сын мой с видимым возбуждением говорил им о чем-то. Но тут я снова услышала голос, и в звуках его были, как бы более грозные, резкие ноты: 

    "Смотри, одумайся, безумная!.. Когда ты увидишь то, что скрывается за этим занавесом, отделяющим последнюю комнату от других, ты уже не сможешь ничего изменить!.. Лучше покорись, не проси жизни своему ребёнку, подобно ангелу, не знающему житейского зла...

    Но я с криком: "Нет, нет, хочу, чтоб жил он!" - задыхаясь спешила к занавесу. Тогда занавес медленно приподнялся с окровавленным телом моего сына!..

 

    Я громко крикнула и очнулась. Первым движением моим было наклониться к ребёнку,... но к моему удивлению... он спокойно, сладко спал, ровное, тихое дыхание сменило болезненный свист в горле, его щечки порозовели, и вскоре, просыпаясь, он протянул ко мне ручки, зовя маму. Я стояла как очарованная и ничего не могла понять и сообразить.. Что это такое... Все тот же ли сон или это - радостная действительность, подобная той, которую я видела во сне в первой комнате!.. 

    Все ещё не доверяя глазам своим, я кликнула няню и вместе с нею убедилась в чуде исцеления приговорённого к смерти младенца.

    На радостях няня передала мне письменное заключение докторов о невозможности его выздоровления. И надо было видеть изумление одного из этих эскулапов, приехавшего на другой день осведомиться о часе кончины мальчика, когда няня вместо трупа показала ему спокойно сидящего на постельке Коню, здорового и веселого. 

    - Да ведь это ж чудо, чудо!.. - твердил он.

 

    Время шло, а сон мой исполнялся с буквальною точностью во всех, даже самых мелких подробностях... и юность его и, наконец, те тайные сбоища. 

    Более не могу продолжать!

    Вы понимаете... эта смерть... виселица... О, Боже!.."

 

 

    Справка: 

    Несмотря на всю солидарность издательства, опубликовавшего данную историю, мать декабриста Анастасия Матвеевна Эссен умерла 2-го июня 1824-го года в возрасте 66-три лет, - за два года до казни своего сына Кондратия Рылеева через повешение и, посему, никак не могла говорить о "покойном" своём сыне.