+7 (965)404-81-47
Ежедневно с 9:00 до 20:00
Если недоступен по телефону напишите в Ватсцапп и укажите пожалуйста когда можно перезвонить.
Матушка, услышь меня...Люди приезжают на могилу схимонахини Сепфоры поблагодарить за сотворенное чудо и попросить ее о самом заветном.

Матушка, услышь меня...Люди приезжают на могилу схимонахини Сепфоры поблагодарить за сотворенное чудо и попросить ее о самом заветном.

 

 

                                                                                               МАТУШКА

 

 

 

 

 

 

 

    Схимонахиня Сепфора, в миру Дарья Николаевна Шнякина (урожденная Сенякина), родилась в крестьянской семье, в селе Глуховка Гавриловского уезда Тамбовской губернии 19 марта 1896 года по старому стилю. Отец её, Николай Алексеевич, крестьянин-середняк и мать, Матрона Герасимовна, были трудолюбивыми, честными, верующими людьми, хотя и неграмотными. Из тринадцати детей, родившихся у них, выжило только трое: Дарья и её братья Василий и Павел. Первый брат был впоследствии убит на войне 1914 года, второй при раскулачении, в начале 30-х годов.

    Матушка в конце своей жизни (а она прожила сто один год) вспоминала: "Жили мы хорошо с родителями, ходили в храм... Икона на вратах... Монахи было в родне моего отца: один монах, а другой жил как монах - все знал... В маминой родне было три монахини и один монах".

   Дед Дарьи, крестьянин Алексей, много ездил по святым местам. В 1903 году привёз семилетней внучке четки. Матушка вспоминала также, как учили её Иисусовой молитве жившие в Глуховке при храме Покрова Божьей Матери монахини. Обучая её шитью и ткачеству, они говорили, что во время работы нужно произносить молитву "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешную"...

    Работы в деревне было много. К ней крестьяне приобщались уже с детства. Труд тяжелый, разнообразный: в огороде, в лесу, на пашне, да на скотном дворе. В воскресенье ходили в храм. Жизнь была в деревне простая, среди Русской природы - открытой Божьей книги, говорящей о Создателе. 

    На третьем году войны смертью храбрых пал на поле брани брат Дарьи Василий. Вскоре скончался отец, ему было в это время всего сорок пять лет. Почувствовав приближение смерти, он зажег свечу и, сжимая её в холодеющих руках, сказал: "Подержите меня... Я сейчас умру". Дарье исполнилось двадцать лет. Отец, пока был жив, не выдавал её замуж, так как знал, что она этого не хочет. Дарья желала принять иноческий постриг. Вера её была углубленной в Боге, она не хотела творить самочинная, жить по своей воле, она не просила родителей позволить ей покинуть мир. Не забыл и Господь причислить её к ангельскому чину. Он повёл эту верную Ему душу через многие испытания и наградил великими духовными дарами.  

    Долгим был этот поистине узкий и каменистый путь для матушки Сепфоры! Господь, сотворивший обитель в её сердце, не оставлял её. Она любила Господа и знала, что тот есть любящий Его истинно, кто исполняет Его заповеди. Людям казалось, что перед ними грубая крестьянка, неграмотная, в самой простой, всегда темной одежде, в лаптях, а потом в сапогах или чунях с глубокими галошами, всегда покрытая платком, а это был духовно просвещенный - Самим Богом - человек, не изучением, а духом постигший многие тайны аскетического делания. 

    Когда после кончины отца, в 1916 году, к ней посватался молодой односельчанин Димитрий Шнякин, человек верующий, бывавший в Сарове и Дивееве, мать Дарьи благословила этот брак. Девушка безропотно подчинилась. Она вошла в большую зажиточную семью: у свекра, старосты сельского храма, было четверо сыновей и дочь, большое хозяйство. Он не позволял своим детям после женитьбы отделяться от него, и вот в доме собралось пять снох, пять молодых женщин. Дарья стала старшей снохой, которой по чину полагалось за всем следить, всем распоряжется, словом, быть домоправительницей. Матушка вспоминала, что ей тогда "лапти некогда было снять, не то что отдохнуть". Она справлялась со всеми делами, и все были ею довольны. И совсем не уставала. Господь давал силы, так как она постоянно помнила о Нем. 

    В 1917 году у неё родилась дочь Александра. Затем сын Владимир, который умер младенем. И в 1922 году - дочь - Параскева. После рождения Параскевы свекровь, довольная её трудами и духовным устроением, отпустила её с глуховскими паломницами в Саров и Дивеево. Время было трудное. Кругом по деревням - голод и болезни, нищета и запустение. Саровские монахи и дивеевские инокини лишены были новой властью всего хозяйства, жили в великой скудости. Саровский настоятель Руфин (предпоследний из настоятелей обители) выбивался из сил не зная как накормить братию. 

    Паломники, простые русские люди, шли по проселкам через поля и леса, ночуя в стогах сена или на лесных полянах, подкрепляясь в пути сухарями с водой. Несли в святую обитель кто что мог: кусок полотна, новые лапти, немного крупы, соли, постного масла... Дарья также несла в мешке за спиной милостыню для иноков. Она шла, как и все богомольцы, босая, с палкой в руке, неустанно повторяя Иисусову молитву. В 1924 году, после рождения дочери Лидии, также ходила опять в Саров. Через три года обитель преподобного Серафима закрыли. А в 1928 году, через год после рождения дочери Юлии, Даарья с несколькими паломницами отправилась пешком в Киев, в монастырь Киево-Печерской Лавры. Были времена, когда волна за волной катились на русских людей, на Русскую Церковь скорби. Господь шёл по Руси Святой в терновом венце. 

    Посетил Он и Глуховку. В 1933 году свёкор Дарьи построил для неё с мужем новую избу и выделил часть хозяйства: лошадь, корову, овец, разный инвентарь... Но в это время власти начали устраивать колхозы, разоряя при этом крестьянские хозяйства, арестовывая и преследуя несогласных. На Тамбовщине этому сопротивлялись очень сильно: вспыхивали крестьянские восстания, подавлявшиеся силами регулярной армии. Началось массовое "раскулачивание" неугодных крестьян. Середняк и просто работящий мужик-одиночка также считались кулаками. Смерть катилась из одного двора в другой. 

    Муж Дарьи не сомневался, что дело дойдёт и до них. В надежде, что без него жену и детей не тронут, он уехал в посёлок Болохов, что в тридцати километрах от Тулы. Там открыто было месторождение каменного угля, и началось строительство шахт. Он рассчитывал обосноваться в Болохове и вызвать семью туда. Едва он уехал, как в Глуховке началось раскулачивание, и притом в самой жестокой форме. Шнякины на предложение отдать все имущество в колхоз ответили отказом. Добрались и до свекра с сыновьями и до Дарьи с детьми. Матушка вспоминала: "В 1933 году, на Покров, нас раскулачили. Прямо взяли за руки и вывели за ворота: иди куда хочешь... И стали ломать избушку - по брёвнышку весь дом разобрали" - Господи помилуй! Дарья с детьми стоит у изгороди, смотрит и удивляется: "Зачем это ломают новый дом? На дрова что ли?..." Не прошло это Дарье даром: сразу все зубы выпали. 

    Младший брат Дарьи Павел и ещё трое молодых мужиков отказались идти в колхоз. Пьяные уполномоченные отвели их к церкви и на глазах односельчан не застрелили, а побили до смерти камнями, по образу иудеев, казнивших архидиакона Стефана. Дарья видела эту страшную картину. Избитого свекра и других людей отправили на Соловки. Свекровь поехала с мужем и умерла в пути.

    Наступила зима. Жить было негде. Никто в селе не хотел пускать Дарью к себе, - боялись властей. Но вот бедная вдова Агафья, которая жила на краю села и была нелюдимой, приняла их. Дочь Параскева, вспоминая те времена, зиму, а потом и лето, рассказывала: "Что ели? Да что все, то и мы. Травку вот... Всю и поели, что у дома росла. Да так быстро она росла-то, прямо диво. Натолчем, бывало, какой крупицы туда, если есть... Хлеб пекли из картошки: немного муки добавим - и хорошо. Мама шила много на заказ, вот, глядишь, узелочек и дадут. А так и милостыню просили, что ж... В зиму холодновато было: топить нечем - ни дров, ни соломы... "Вы, - говорят, - кулаки, вам не положено". Собирали на полях сухие подсолнухи, связывали и топили ими. Иной раз навозом". Дарья шьёт. Параскева в няньках у крестной. Старшая, Александра, уехала к отцу. А через два или три года в Болоховец переехала вся семья. Там жили до начала Великой Отечественной войны.

    В Болоховец, надо сказать, семье ненамного стало легче. Та же скудость во всем. Жили долгое время в проходной комнатушке, спали вшестером на полу, соседи через них перешагивали. Отцу чаще всего доставались случайные заработки: то шиты для снегозадержания на железной дороге сколачивать, то на хлебозаводе дрова колоть, то истопником трудиться. Александра и Параскева тоже - где могли работали. Сюда, в Болоховец, приехала мать Дарьи, Матрона Герасимовна, пожила два месяца и скончалась. В 1937 году семье дали отдельную комнату в комуналке, стало хоть немного удобнее. 

    Дарья работала в горсовете уборщицей. Параскева вспоминала, что мать её Бог весть, чем питалась. Все отговаривалась:

 

 

                       Матушка с дочерью Параскевой

 

"Ешьте, ешьте... я не хочу". Отец обижался, - видел же все.

    Как семья пережила войну 1941-1945 годов, остается почти неизвестным. Дочь Параскева лишь кратко заметила: "Войну мы в деревне претерпели, там не бомбили. И тут нелегко было, как всем. Отца-то в армию взяли... А после победы возвратились под Тулу. И отец пришёл с фронта. Снова все вместе..." жизнь начала налаживаться. Все дочери учились. Александра закончила рабфак в Туле, приобрела специальность бухгалтера. Параскева окончила педагогическое училище. Лидия после школы-десятилетки училась в финансовом институте. 

    Но скорби продолжали посещать семью. В 1946 году Параскева вышла замуж, через четыре года муж скончался. Прошло ещё пять лет, - умер супруг Дарьи. В 1956 году обстоятельства привели семью в бывший поселок, а ныне город Киреевск.В восьми километрах от города, в селе Панине, находился храм, который никогда не закрывался. Дарья с детьми, а чаще одна, стала посещать его. 

    

    После кончины мужа, она ещё не была монахиня, оставила всякое попечение о земном. Дочери выросли и теперь могли позаботиться о ней, о её очень небольших нуждах. Её все чаще стали называть матушкой Дарьей. Её хорошо знали священники и весь клир храма, бывавшие там монахи и многие миряне. Верующие из простых людей все чаще стали прибегать к ней за советом или утешением. У неё появилось несколько духовных чад, ничего не предпринимавших без её слова. Дома с дочерьми читала акафисты. Правило своё молитвенное вычитывала одна. 

    Старшую дочь матушки Дарьи Господь привёл в Сергиев Посад, где нашлась для неё работа почтальона. В скором времени удалось ей купить там часть небольшого дома - комнату с пристроечкой, городом и сараем для дров. Находился этот домик вблизи стен Свято-Троицкой Сергиевой Лавры в Овражном переулке. Матушка ДАрья стала сюда приезжать, подолгу жить у дочери, посещать монастырские богослужения. Однажды в Киреевске матушка Дарья уединенно молилась, и вдруг явились Ангелы, которые стали ходить вокруг неё, совершая какой-то обряд. Когда они начали одевать её в монашеские одежды, она поняла, что это постриг. Вскоре Дарья приехала в Лавру и здесь, на исповеди, рассказала о своём 

 

 

                           Монахиня Досифея с родственниками

 

чудесном пострижении в иночество. Тогда её благословили на постриг в мантию, который совершили здесь, в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре, 20 октября 1967 года. Она была наречена Досифеей. Это произошло так незаметно, что даже дочери матушки далеко не сразу об этом узнали.

 

 

 

    Матушка Досифея целые годы проводила в Сергиевом Посаде у дочери Александры, но иногда вынуждена была уезжать в Киреевск, так как не всегда могла здесь уединяться, в маленькой комнате и пристройке все время кто-нибудь ночевал: родственники, знакомые, паломники. Александре даже приходилось самой проводить ночи в сарае на дровах. А в Киреевске у матушки была уединенная келейка. Соседи её знали как "бабушку Дашу", а у этой бабушки - схимническая молельня, где нет ничего лишнего: кровать, столик, стул и божница с иконами. На гвозде плащ-пальто на все сезоны. На полу - три кирпича. Когда бывало холодно, Параскева нагревала эти кирпичи на плите и, завернув во что-нибудь, подкладывала матери под бок. 

    Она всегда с четками, по большей части в безмолвии и богомыслии, но внутренняя её жизнь почти никому не была открыта: эта тайна была явной лишь для Господа. О высоте этой жизни догадывались по случаям прозорливости, которую она проявляла. Многие уже заметили, что она ничего не говорила просто так. И если что советовала - делали.

    Монахиня С. рассказывала: "Как-то приезжает племянник, делится со мной своей бедой: перетрудился с отцом на тяжелой работе, да и сорвал 

 

 

                                   Монахиня Досифея.  1974 год.

 

себе позвоночник. Назначили ему операцию в Москве. Я его отправляю к матушке, а та ему говорит:"Никакой операции, только тяжёлого не поднимай". Он её послушал, и все обошлось. Поясок матушкин носил, она ему дала...

    Помнится, приходим мы к матушке с сыном Виктором. Он ей в подарок захватил воблу, так ему захотелось. Матушка её взяла, а ему даёт маленькую такую рыбку, соленую-пресоленую, а это, мол, тебе. Дочь её ещё ругала: "Что ты даёшь, её и есть нельзя!" А я сразу поняла - солоно ему придётся... И точно, вскоре сделали ему операцию... Больно сложная была, с трудом выкарабкался. А Матушка сказала, что без молитв за него он бы умер... А ещё, помню, перед операцией спрашивает меня: "Тебе какой сын помогает?" Я ей говорю: "Средний, Виктор". А она мне: "И у  него денег не будет, и у тебя". Все правильно, так и вышло. 

    Пользовавшаяся советами матушки с отроческого возраста П. вспоминает: "Трижды Матушка спасала меня от нечаянной смерти. Первый раз, когда перед родами приложилась у неё к иконе Царицы Небесной. Медицинские заключения свидетельствуют о немалом удивлении врачей, что я и мой ребенок остались живы. После родов Матушка многое мне открыла: "Смерть твоя была близка. Если бы не Царица Небесная, ты бы умерла". Прямо так и сказала... По её доброму совету я, отправляясь в дорогу, всегда брала с собой икону Святителя Николая. В одну такую поездку случилась авария с автобусом, и я осталась жива лишь потому, что молитвы матушки удержали меня от того места, куда я хотела поначалу сесть. Второй аварии удалось избежать благодаря тому, что по дороге на автостанцию мне встретилась монахиня Е., с которой я задержалась, чтобы дать ей денег на монастырь. И тут откуда-то вырулил другой автобус, следовавший по нужному мне маршруту. Я и ещё три женщины решили не дожидаться рейсовкого автобуса и поехали на нем. Рейсовый пошел следом за нами и попал в тяжкую аварию. Погибло 12 человек. Моё спасение я тоже приписываю матушкиному заступничеству, потому что у меня имеются к тому все основания... Матушка мне говорила много наставлений, и если я исполняла их, то у меня все ладилось, но если я проявляла своеволие, то и расплата была очень горькая... Ещё при жизни матушки приснилась она мне стоящей не на земле, а как бы в воздухе, и по правую руку Спасителя... Мне была показана книга и был голос: "Все записано". Когда я рассказала сон матушке, она просила никому о том не говорить..."

    В помяните матушки были записаны многие десятки мирских и монашеских имён. Она умела утешить скорбящего. Обличить могла, назвав человеку грехи, которые тот не смел и выговорить. 

    Монахиня Пантелеимона, духовная дочь матушки Сепфоры, вспоминала, что в первый же день её знакомства с матушкой (это было в 1973 году), та предсказала ей монашество, но не прямо, а подарив Псалтирь и чёрной платов. Затем Матушка стала учить её читать на церковно-славянском языке и поправляла её ошибки. Исповедоваться посылала в Тулу, в храм Двенадцати Апостолов, а потом напоминала грехи, которые на исповеди не были сказаны. С некоторого времени стало попадаться что-нибудь оптинское. 

   

 

    Сначала появилась молитва Оптинских старцв. Потом, написанная в Оптиной, жившим здесь на покое в 1883 - 1885 годах епископом Петром (Екатериновским) книга "Указание пути к спасению", рукопись которой он подарил Обители для издания в её пользу. "В 1980 году, - говорит мать Пантелеимона, - к нам в руки попала книга епископа Петра "Указание пути к спасению", изданная в Оптиной Пустыни в 1885 году. Я её 

 

 

       Матушка в Киреевске

 

 

внимательно читала и все прочитанное подробно пересказывала матушке. В некоторых местах она меня прерывала, растолковывая услышанное. Хороших книг еще было мало, и по её благословению я переписала "Указание пути к спасению" с некоторыми сокращениями. Этот рукописный вариант труда епископа Петра лег в основу духовного воспитания многих матушкиных чад... Память у неё была удивительная. Она помнила все прочитанное ей, а от своих духовных чад добивалась исполнения прочитанного. Для лучшего усвоения она рекомендовала делать выписки: "Прочтёшь, просеешь - и забудешь. А если запишешь - попадется бумажка и вспомнишь". По её благословению с Божьей помощью я переписала толкование на Псалтирь, которое она слушала с великим вниманием. Матушка добивалась от нас, своих духовных чад, понимания и Божественной литургии. Мне пришлось переписывать Часослов и множество акафистов, которые она раздавала окормляющимся у неё православным". 

    С 1980 по 1984 год Матушка Досифея жила почти все время в Сергиевом Посаде. В эти годы она много помогала афонским инокам, приезжавшим за помощью. По её молитвам находились доброхоты, но она не у всех брала деньги, говоря об иных: "Рукой дают, а сердцем жалеют". Нередко своими деньгами она дополняло собранное до круглой суммы. Просила всех молиться о монахах Святой горы Афон. "Надо, чтобы там был мир". Александра Дмитриевна, дочь матушки, все свободное время проводила в Лавре. Её знали многие батюшки. У неё была простодушная ,детская вера, и жизнь она проводила одинокую, чистую, по иноческому образу. Но когда духовник её предложил ей принять постриг, она не согласилась, искренне считая себя недостойной. В последний год своей жизни она тяжело болела и в 1984 году скончалась. Матушка Досифея была в это время в Киреевске и хворала. Дочери её Параскева и Лидия поехали хоронить сестру. 

    В конце восьмидесвятых годов Матушка Досифея четыре раза побывала в Киево-Печерской Лавре. "Всякий раз мы летали туда на самолете, - рассказывает мать Пантелеимона. - В самолете "Или - 18" ей уступали лучшие места, глядя на неё с великим уважением. В девяносто с лишним лет, слепая, она и виду не подавала, что ей трудно. Так ласково и спокойно беседовала со стюардессами, что те приглашали её на следующие рейсы. Меня укоряла: "Вот ты за меня все боишься, а они - нет". В полёте Матушка чувствовала себя хорошо и, глядя в илюминатор, приговаривала: "Здесь-то, верно, и Бог ближе, и Ангелы показываются". Застегиваем ремни, она спрашивает: "А это ещё зачем?" - "Для надежности, от воздушных ям". - "Что ж это, и в небе дорога портится?" Она могла создавать настроение, укрепляя нас, немощных, доброй шуткой и вовремя сказанным словом". "В Киеве мы останавливались в Покровском монастыре, - продолжает мать Пантелеимон, - Матушка больше любила молиться в Киево-Печерской Лавре, в пещерах. Там она духом общалась со святыми угодниками... Она вспоминала, как ещё пешком ходила в Киев. Помнила расположение мощей, а после Литургии всегда подходили к ней старцы, давали большую служебную просфору, антидот и благословляли. И это всегда. А если бывали на всенощной, то помазать освящённым елеем подходили к лавочке, и что характерно, там много было сидящих старушек, а её помазывали одну... В пещерах мы старались побывать одни, Матушка не любила с "экскурсиями". Но случалось, что Матушка сама рассказывала про "святых". 

    Матушку тянуло в святые обители. В 1988 году, недели через две после прославления преподобного Амвросия, она со своей духовной дочерью, будущей монахиней Пантелеимоной, посетили Оптину Пустынь, находящуюся в то время ещё в разрухе. "Когда приехали, - вспоминает мать Пантелеимона, - пошли по территории. Она говорит: "О какая благодать здесь. Мы обошли все вокруг, прошли по всем развалинам, и я поняла, что она все благословляет, эту обитель кругом". Может быть, Матушка предвидела тогда, что вскоре возникнет у неё благодатная связь с великой русской обителью.

    В декабре 1989 года владыка Серапион, митрополит Тульский и Белёвский, постриг матушку Досифею в схиму с именем Сепфора, что в переводе с древнееврейского означает "птичка". Это имя носила жена пророка Моисея Боговидца. Матушке девяносто три года, но она в тишине уединения сокровенно несёт молитвенный подвиг, немного приоткрытый лишь её келейнице. "Когда она начинала молиться, - вспоминает келейница Зинаида - я, бывало, подойду, - очень мне хотелось посмотреть как схимники молятся. Она столько имён начитывала человеческих, что я рот открывала от удивления. А сколько она знала икон Пресвятой Богородицы. Называла каждую икону - так она молилась Ей... И вот она встаёт на колени...     Матушка говорила так: "Вот висят десять икон - читай десять тропарей обязательно, утром или вечером, ночью перед этими иконами помолись. Это не выставка". 

    Матушку Сепфору беспокоило то, что ей, схимнице, как она думала, придётся  умереть в миру. Долго она молилась Матери Божией, и вот Та явилась однажды ночью во сне, в её маленькой келейке в Киреевске. "Ты не умеешь в миру, сказала Она - Ты умеешь в Клыково в монастыре". Матушка лишь подумала недоуменно: "А где ж оно такое есть?" - как Пречистая ответила: "Не надо тебе знать. Придёт время - священники сами к тебе приедут". И Матушка стала ждать. 

    Приезжали к ней монахи, священники, она каждого спрашивала: "Вы из Клыково?" Те удивлялись что за Клыково? Почему такой вопрос?... Параскева, дочь матушки, тоже смущалась: "Мама, откуда ты взяла это Клыково? Что это за местность?" Матушка Сепфора отвечала кратко: "Какое тебе дело?" - и не объясняла ничего. Однако не так уже много оставалось времени ей ждать до переезда в Клыково. 

    Позднее, уже в Клыково, келейница Зинаида спросила: "Матушка, а как это так получилось, что мы не в женском монастыре, сейчас же много их на Руси, а в мужском?" Матушка Сепфора сказала: "Я по велению Пресвятой Богородицы здесь. Мне было во сне такое видение... Я скорбела, что мне схимнице, придётся умереть в миру, а Она мне сказала: "Ты в миру не умеешь, ты умеешь в монастыре в Клыково". И все, клоне приезжал, на меня смотрели удивленными глазами, когда я каждого спрашивала, не из Клыково ли приехали". У матушки Сепфоры бывали первые насельники восстанавливающийся Оптиной. Им предстояли великие труды - безБожьей помощи не поднять. Матушка узнавала их имена, вносила в свой помянник - в память. В 1994 году их было уже более восьмидесяти. Молитвы её были неоценимой помощью оптинцам. Но не только молитвы. Но не только молитвы. Вот руководит молодой иеромонах восстановлением храма... Матушка духом видит, что там что-то не так... волнуется. "Поезжай, - говорит келейнице, - скажи ему, что правый угол у него не идет. Пусть сделает так и так... Мне, что ли, ехать ему показывать?" Едет Оптинских послушник, будущий монах, в Киреевск (послан к матушке Сепфоре). Еду на машине, - рассказывал он, - смотрю по сторонам, разглядываю проходящих женщин. Заезжаем в Киреевск к матушке, а она мне, что называется, с порога: "И что ты, зачем тебе бабы эти?"

    Весной 1993 годаматушка Сепфора посетила с монахиней Пантелеимоной Оптину Пустынь. Здесь произошло её знакомство с будущим наместником монастыря иеромонахом Михаилом, тогда послушником Сергием, лишь несколько месяцев назад появившимся в обители. Вот как вспоминает об этом он сам: "Я выходил из Введенского храма, когда кто-то сказал: "Старица идёт, старица идёт! Пойдем, возьмём благословение!"  Хотя я тогда ещё мало в чем разбирался и не понимал, как можно брать у неё благословение, но пошёл за другими и увидел, что она благословляет всех троеперстием, как делала в свое время моя мама. Я подошёл к ней. Она, четко прикладывая свои пальцы к моим лбу, животу и плечам, произнесла: "Вложи, Господи, корень благих, страх Твой в сердца наша". И, держа меня за плечо, начала спрашивать, как меня зовут. Я сказал: "Сергий". Потом она спросила, что я здесь делаю, и я начал объяснять свои послушания. Выслушав все, она сказала: "А нам с тобой вместе жить". Немного помолчав, хлопнув меня по плечу, прибавила: "А пока бегай, бегай!.." Я, стоя в недоумении, пытался что-то переспросить, уточнить, где нам придётся жить вместе, но она повторила: "Бегай, бегай!.." Я посмотрел на её келейницу, и та сказала: "Слушай, что тебе говорит Матушка! Она - старица". Они пошли в храм. Придя а свою келию, я много думал над этим странным благословением. А затем начал расспрашивать живущего со мной послушника Романа (он был у матушки в Киреевске). Когда же узнал, что она живёт на квартире у дочери, то её слова показались мне ещё более странными, как же и где нам с ней жить вместе? И я оставил эти мысли". Однако это было одно из предсказаний матушки Сепфоры, Господь открыл ей, что некоторое время спустя, менее трёх лет, они будут служить Ему в одном месте - при храме в Клыково.

    Клыково расположено неподалёку от Козельска, на возвышенном берегу речки Серены. Прозрачные березовые рощи, поля и луга, высокое небо. В пяти километрах, за холмом - Шамордино. Вблизи села Клыково находится курган, место захоронения татар, убитых при осаде Козельска, "злого города", как они назвали его за то, что весной 1238 года он оборонялся семь недель против тьмачисленного Батыева войска, и козельчанка уничтожили более четырёх тысяч татар. Спустя века едва не злее татар Святую Русь опустошали большевики. Остались следы их разрушительной деятельности и на берегах тихой речки Серены. Разорено было поместье, превращен в руины храм, построенный в 1826 году владельцем этих земель поручиком Полторацким, опустело село Клыково... Со временем храм Спаса Нерукотворного оброс кустами и деревьями...

    В первые годы возрождения Оптиной была послана таинственная весть от Господа селу и его храму... Одна из тогдашних жительниц Клыково, заведующая почтой, ныне пенсионерка, Вера Ивановна Медведева, работая у себя в огороде, увидела некий дивный предмет, летящий в синеве неба, похожий на огненный ковш. Он появился с востока. Трижды облетел руины храма, "ковш" стремительно ушёл на восток. Это было до начала восстановления храма. А осенью 1933 года та же Вера Ивановна видела Спасителя, склонившегося в небе над храмом... Однажды показался на миг и страж этого храма - Ангел небесный, летящий над речкой Сереной. 

    Храм был возвращён Церкви в 1992 году. Архиепископ Климент Калужский и Боровский благословил устроить Архиерейское подворье силами братии, пришедшей из Оптиной Пустыни и поселившейся здесь. По благословению владыки среди других перешёл жить и трудиться в Клыково послушник Сергий, который в 1994 году принял иноческий постриг с именем Феодосий и был рукоположен во иеродиакона. Настоятелем храма Спаса Нерукотворного тогда был иеромонах Пахомий. Отец Илий благословил о. Феодосия побывать в Киреевске у матушки Сепфоры, спросил, знает ли он её. Он сказал: "Знаю". Отец Илий прибавил: "Поезжай к ней. Она будет вас окормлять".

    Но не сразу собрался о. Феодосий в Киреевск. "Через какое-то время ему понадобилось ехать в Москву с братом Сергием, будущим о. Никоном, на поиски благотворителей, так как не было средств на восстановление храма, но решили сначала заехать в Киреевск, - рассказывает о. Михаил, - испросить молитв и благословения... Приехав к матушке, мы постучали в дверь, и нас приветливо встретила её дочь. Сергий пошёл в комнату к матушке, так как его уже знали. Пошёл за ним и я. Матушка спросила кто я и откуда. Я сказал, что меня зовут иеродьякон Феодосий и что я из Клыкова, где восстанавливается храм."

    Матушка Сепфора оживилась, радостно захлопала в ладоши и сказала: "Слава Тебе, Господи! Пресвятая Богородица! Из Клыкова приехали!" Потом стала расспрашивать о Клыкове. "Я очень удивлялся, - вспоминает о. Михаил, - что Матушка со мной так приветлива. Она разговаривала со мной, как с человеком, которого давно знает. Мне не хотелось её утомлять, и я попытался выйти из комнаты, но она меня не отпускала. Наш разговор о Клыкове продолжалая до двух часов ночи. Она говорила, что будет там построено то и то, и свободно ориентировалась в местности, где никогда не бывала. Слыша, как она называет будущие постройки , я изумлялся, знаю нашу скудость".

    Заметив его недоумение, Матушка Сепфора решила ему напомнить, что она - старица и не может вести праздных разговоров.